В рамках прошедшего форума «Новосибирск – город безграничных возможностей» состоялся фестиваль социальных театров. Театральные студии, которые работают с людьми с особенностями, с ограничениями движения, зрения, слуха, с расстройствами аутистического спектра, с синдромом Дауна, показали отрывки своих работ. Искренние, наполненные чистыми эмоциями, пронзительными интонациями, эти фрагменты маленьких студийных спектаклей подарили зрителям ощущение радости и чуда театра. Мы обсудили с театральным критиком и продюсером Никой Пархомовской (Москва), которая приезжала на форум в качестве эксперта, что это за явление – социальный театр, и что он может изменить в обществе и человеке.
- Социальный театр работает с социальными проблемами, ищёт ответы на вопросы, которые актуальны в обществе, в социуме. Если представить развитие российского социального театра как траекторию, то в какой точке этого пути он находится сегодня? По сравнению с тем, что было несколько лет назад или, наоборот, с тем уровнем остроты и актуальности, который хотелось бы достичь в будущем?
- Для начала я предлагаю сформулировать, что вообще такое социальный театр и так ли он отличается от театра в целом. Мне кажется, любой театр социальный по определению. Потому что театр - то место, где люди вступают во взаимодействие и создают особую социальную среду. Кроме того, театр - единственное из искусств, которое имеет дело с непосредственными человеческими реакциями. Без этого контакта, обмена энергией театра нет и не будет.
Но если говорить о театре, который ведет к социальным изменениям, то конечно, за последнее время в России появилось какое-то количество примеров. Правда, тут стоит оговориться, что театр, который только поднимает социальные проблемы, не всегда является социальным. Потому что недостаточно поставить спектакль об особых людях, нужно провести предварительную и последующую работу. Для меня очень важны в социальном театре обсуждения со зрителем, дополнительные образовательные программы вокруг постановки и т.д. Инклюзия – это когда мы включаем в театральный процесс самых разных людей, когда зритель получает возможность поразмышлять о том, что сегодня увидел на сцене не в отрыве от своей жизни и действительности, а в общем контексте всего, с ним происходящего.
Сейчас появились спектакли с участием людей с ментальными и физическими особенностями, театральные проекты в тюрьмах, созданные по технологии Class act, документальные постановки о семейном насилии, меньшинствах, мигрантах. Такого контента становится всё больше, но его всё равно несоизмеримо мало по сравнению с основным театральным потоком, с тем, что является «мейнстримом». И преимущественно таким театром занимаются в столицах, причем если в Москве активнее документальный театр, то в Петербурге больше проектов, в которых участвуют те, кого принято называть социально незащищёнными группами – бездомные, люди с расстройством аутистического спектра, дети из приёмных семей, детских домов, трудные подростки. В основном их на гранты делают молодые выпускники театральных ВУЗов, это абсолютно независимая история, которая, как мне кажется, будет развиваться и дальше.
- Недавно большое внимание театральной общественности вызвал спектакль режиссёра Бориса Павловича «Язык птиц», который вырос из театральной лаборатории, где занимались люди с ментальными особенностями. Постановка даже попала в числе номинантов театральной премии «Золотая Маска» в категории «Эксперимент».
- Да, это пока единственный спектакль, где играют люди с расстройством аутистического спектра, поставленный в федеральном театре (Большой Драматический театр в Санкт-Петербурге) и номинированный на «Золотую Маску». Почему этот спектакль так важен, почему о нем так много говорят? Потому что впервые в истории одного из главных театров страны профессиональные актеры несколько лет репетировали лабораторным образом вместе с людьми с расстройством аутистического спектра, и изначально не предполагалось, что этот процесс приведёт к созданию спектакля. Это были совместные занятия по актерскому мастерству, пластике и вокалу, но в результате взаимодействия актеров и студентов Центра «Антон тут рядом» родился материал, который стал художественным высказыванием. Многие спорят, может ли быть спектакль с участием людей с особенностями, тем более ментальными, предметом искусства? И экспертный совет «Золотой Маски» на какое-то время покончил с этими спорами хотя бы потому, что включил спектакль в номинацию «Эксперимент». А то, что «Язык птиц» теперь идет на Малой сцене БДТ, лишь подтверждает этот факт. Я надеюсь, что такой опыт будет не единственным, что этот спектакль даст толчок к развитию. Потому что только во взаимодействии разных людей, в реальном диалоге на равных рождается настоящее искусство, настоящий театр, ведь театр всегда про разговор, про контакт.
- Ещё одно название социального театра, можно сказать, его «расшифровка» – театр социальных изменений. Но что может изменить театр в обществе, в самих участниках спектакля, в зрителях? Что это за изменения, которые театр может и должен произвести в тех, кто с ним соприкасается?
- У режиссёра Бориса Павловича, который много занимается социальным театром, есть такая фраза: «Спектакль стоит делать, если от этого изменится жизнь хотя бы одного человека». Вот, например, спектакль «Гамлет» в постановке Эймунтаса Някрошюса может изменить жизнь человека? Теоретически да: зритель может выйти из театра после спектакля и понять, что он живет как-то не так, обратиться к психологу, переехать в другой город, поменять работу. А может быть, это будут не физические изменения, а ментальные. Искусство для того и существует, чтобы способствовать рефлексии и рождать сомнения, но театр, помимо прочего, обладает способностью эти сомнения превращать в действия, именно за счет того контакта, о котором мы говорили в начале.
Одно из англоязычных названий социального театра – «theatre for social changes», то есть «театр социальных изменений». Вот эти изменения – всегда предмет дискуссии. Мне кажется, что никогда ничего нельзя изменить насильственным путём. Нельзя поставить спектакль про детей с инвалидностью и тем самым сделать общество более толерантным, можно лишь помочь задуматься о толерантности каждому конкретному человеке в зале. Вот от того, что мы сегодня в Новосибирске пришли смотреть фрагменты театральных работ, в которых участвуют ребята с разными особенностями здоровья, ментальными и физическими, изменится ли что-то? Большой вопрос! Но даже если самые незаметные, на первый взгляд, изменения, произойдут в сознании и психологии сотрудников театра, который предоставил площадку для показа, это уже хорошо. Если они десять раз увидят, как девушку в инвалидной коляске поднимают на руках, чтоб она попала на сцену, то, возможно, и осознают, что пандусы – это необходимость, а не чья-то прихоть. И если после спектакля, человек, который был среди зрителей, захочет помочь бездомным или сиротам, решит стать волонтером и т.д., это прекрасно, но это вопрос его личного выбора. Ни в коем случае не должно быть прямой пропаганды и агитации, потому что чем больше мы говорим людям «полюбите кого-то», тем большее раздражение это вызывает.
- Можно ли обозначить круг тем, которые являются для социального театра самыми актуальными и горячими? Или важнее не тема, а сам подход?
- Темы могут быть абсолютно любые, например, в спектакле «Язык птиц» формально вообще нет ничего социального, там за основу взята суфийская поэма 14 века. Это поэтическое, метафорическое высказывание, которое бьет в точку именно потому, что зрители в зале, которые никогда не видели людей с расстройством аутистического спектра на сцене (а, возможно, и в жизни), вдруг понимают, что они могут прекрасно играть. У нас ведь масса стереотипов, по поводу чего бы то ни было, в том числе и людей с особенностями.
Социальные спектакли скроены по тому же принципу, что и спектакли обычные, но когда я работаю с людьми с аутизмом, я отдаю себе отчет, что у них есть свои особенности, как и у профессиональных актеров, между прочим. Просто эти особенности надо учитывать, чтобы с ними нормально взаимодействовать. Я уверена, что любой режиссер, если у него есть соответствующая мотивация и личная заинтересованность, может ставить социальные спектакли, достаточно просто немного перенастроить фильтры и не так сильно стремиться выпустить «продукт», как в обычном театре.
- Когда театр работает в плотном контакте с особенными людьми, результатом этого контакта, этого театрального опыта могут стать и эмоциональные прорывы, и личностные подвижки. Вы были свидетелем таких эмоций, которые происходили здесь и сейчас от интенсивного включения людей с особенностями в театральную практику?
- Всё зависит от того, как строится репетиционный процесс, но если приводить конкретные примеры, то вот в нашей театральной группе есть Нина – прима спектакля «Язык птиц», которая успокаивается, как только начинает играть на сцене, но сначала её нужно включить в процесс, и для этого есть специальные упражнения. Не уверена, что каждому режиссеру или тренеру это бы удалось, но с Борисом Павловичем у них уже давно налажен контакт, и это происходит довольно быстро. Конечно, бывает, что Нина устает, иногда её даже освобождают от репетиций, и она, если не хочет участвовать, просто остается на занятии в качестве зрителя.
Или вот еще интересный случай. У нас в этом году в театральной резиденции появился новый студент с расстройством аутистического спектра, и он больше интересовался кино, чем театром. Люди с РАС, как правило, выражаются прямо, без всяких недомолвок, и он всех очень веселил тем, что единственный мог себе позволить прямые и честные реплики вроде: «Надоело! Устал! Зачем это?». В итоге было решено коллегиально, что мы будем вместе снимать кино, но в театральном проекте ему, возможно, лучше не участвовать. И когда Стасу в финале резиденции предложили больше с нами не репетировать, если он не хочет, если устал, он воспротивился и сказал, что на самом деле ему интересно, потому что театр – это что-то особенное, и раньше он совсем не знал, как это работает. Он искренний человек, не позволяет себе никакого вранья, значит, театральный тренинг его действительно «включает», вовлекает по-настоящему. Но тут очень важно, чтобы группа была сплоченной, это один из секретов, как включить человека с особенностями. Поэтому в процессе участвуют все, неважно, художник ты или человек с РАС, продюсер, администратор или режиссёр.
- Мы с вами в начале беседы договорились не разделять театр на обычный и социальный, но, тем не менее, вас как театроведа, как человека, чем увлекает именно социальный театр, общение с особенными людьми? Лично для вас почему это важно?
- Мне кажется, что люди с так называемыми особенностями гораздо чаще проявляют свои эмоции более прямо, честно и искренне. Как правило, они более живые и настоящие, они могут себе позволить быть собой. Для меня это самое главное. В нашей жизни, даже в такой безопасной зоне как искусство – безопасной, с точки зрения объединения единомышленников, людей, которые хотят работать вместе – чем дальше, тем больше я вижу людей, которые не хотят включаться, делают одно, а думают другое. И это очень чувствуется, эта фальшь. Не на сцене, я имею в виду, а в театре как сообществе. И чем меньше этой фальши, чем меньше наигрыша и неискренности, тем проще работать и тем круче результат.
- Вы хорошо знакомы и с зарубежным опытом в сфере социального театра. Если сравнить российскую реальность с европейским театром, можно сформулировать, почему в России нужен социальный театр? Или так – почему в России он особенно нужен?
- Конечно, социального театра в Европе несоизмеримо больше, там развиты разные направления в зависимости от страны. Во Франции – такая форма как «театр угнетенных» или форум-театр, в Англии активно занимаются класс-актом. В России есть несколько ключевых социальных проблем, помочь решению которых мог бы как раз социальный театр. Например, проблема старого населения: по разным статистическим данным, у нас до 35% населения страны составляют пожилые, причем совершенно социально неактивные, не задействованные в жизни общества. Искусство, и театр в частности, могли бы быть прекрасным инструментом их вовлечения в жизнь, коммуникации с ними, но, к сожалению, этого не происходит. В России также огромное количество заключенных или людей, которые находятся под следствием, а это ещё одна целевая группа для социального театра. Например, в Италии успешно занимаются театральными проектами в тюрьмах, это отличный инструмент для того, чтобы люди, находящиеся в заключении, чувствовали себя людьми. В России огромные проблемы с алкоголизмом и наркоманией, эти проблемы, как и вопросы семейного насилия или психологических последствий жизни в «горячих точках» хорошо решает такая форма социального театра, как плэйбэк. И людям с ограниченными возможностями здоровья искусство может помочь - укрепить их социальные связи, соединить с миром, вывести из четырех стен, где они зачастую проводят большую часть времени, стать идеальным выходом для их энергии. Выходом конструктивным, а не разрушительным.
С обществом в России большие проблемы, и театр социальный здесь очень нужен. Но важно осознавать, что театр не может самостоятельно решить эти проблемы, пока они не будут решены на более высоком уровне. Театр - не панацея, не лекарство, театр - это зеркало, он просто может вскрыть важные вещи и помочь зрителям их осознать.
Беседовала Ольга Морозова
